Я редко запоминаю свои сны. Еще реже мне снится что-то сюжетное. В совсем уже единичных случаях мне снится что-то фандомное и сюжетное. На пальцах одной руки могу пересчитать. Сегодня ночью мне приснилась такой выносящий мозг страх и ужас, что до сих пор мурашки вдоль лопаток скачут. Вот не зря уже две недели из сверхъестественного психоза не вылезаю. Куча самовнушений и внутренних страхов нарисовалась в зубодробительную картинку.
Сам сон
***
Ночь. Капает вода. Настырно и очень громко. Я морщусь, но не шевелюсь, потому что обнимаю Сэма. Он лежит на боку лицом к стене, а я прислонившись к его спине тихонько глажу его по плечу.
- Блядский кран. - Он ни с того ни с сего почти шипит. Я дергаюсь и убираю руку.
- Пойду посмотрю. - Но никуда не иду. Все также касаюсь носом его позвоночника в районе лопаток. Он напряжен и вытянут в струну.
- У меня ведь получится? - голос дрожит в самом конце вопроса и звучит непривычно. Будто Сэму пять, а не тридцать. Я тянусь к плечу - проверить, все такой же он большой или нет? Кожа почему-то холодная. Даже сквозь футболку. Или это у меня слишком горячие руки. Не знаю. Просто чувство дурацкое, будто он чужой.
- Конечно, - шепчу я и осторожно прикасаюсь губами к футболке. Мы говорим о Дине, который по заверениям промо к третьей серии, сидит в бункере привязанный к стулу. Сэм напуган до чертиков. А я ничем не могу ему помочь. Разве что кран выключить.
Он капает, наверное прямо в мозгу. Я встаю и босиком иду что-то с этим сделать. Ругаюсь про себя - такой бункер и никакой звукоизоляции. Иду мимо кирпичных стен, считаю лампочки на потолке. Их слишком много. Коридор закругляется, но не заканчивается. В нем нет дверей. Только рыжий кирпич и лампочки в защитных светильниках. И тихо. Там совершенно тихо. Никаких звуков. Ни крана, ни моих шагов, ни треска этих идиотских лампочек. Коридор уходит в вираж. Закручивается в спираль. Я хватаюсь рукой за стену. Чтоб не закружилась голова. Внезапно спираль обрывается. Передо мной снова длинный участок коридора. Там стоит Сэм. Такой как был в психушке. В белой футболке, слишком длинных и широких штанах. Поворачивается ко мне.
- Ты долго, я волновался.
Лохматый, безумно бледный. С синяками в пол лица. До того жалкий и потерянный, что внутри все скручивается в узел.
Я собираюсь сказать, что просто заблудилась в их катакомбах. Но успеваю только открыть рот.
За его спиной появляется Дин. Из пустоты. Щелчком пальцев. У него черные глаза и кирка.
Сэм не замечает. Он смотрит на меня и ждет.
А я застываю. Как муха в янтаре. Не шевелюсь. Не моргаю. Не дышу.
Я вижу замах. Я вижу блеск металла. Я вижу черные глаза.
Сэм не видит. Он смотрит на меня.
Когда острие вонзается в его висок, я дергаюсь в его сторону.
Чавк, с которым кирка выходит из черепа, оглушает меня ужасом.
Все.Все.Все.Все.Все.
Он заваливается сразу. Беспомощным кулем. Без единого звука. Только чавк, с которым железо выдергивается из плоти.
Я падаю на колени рядом и хватаю за руку. Будто еще можно удержать. Будто на полу нет кровавой каши.
Не хочу туда смотреть. Не хочу. Не хочу!
Все не правда. Сейчас придет Дин и все-все исправит.
Вот только Дин здесь. Он внимательно смотрит, как кровь с кирки, совсем как с его руки, капает на пол. Уже натекла небольшая лужица.
А кровь все капает и капает. С тем же звуком, с каким капала вода в кране до этого.
А Дин все смотрит и смотрит.
И глаза не черные.
Я кажется стерла коленку о грубый пол.
Сквозняк.
И пальцы Сэма в моих руках еще холодней.
Я вздыхаю судорожно и рвано. Как перед затяжным прыжком в истерику. Еще и еще. Будто в коридоре больше не осталось воздуха.
Дин переводит взгляд на меня. Моргает. Отшвыривает кирку на пол. Звук громко бьет по ушам.
Я что есть сил стискиваю ресницы. Прячусь. Не от ненависти, не от страха. Знаю, что он меня не тронет.
Я не хочу его видеть.
Когда разлепляю веки, в коридоре его нет.
Только лужица крови от кирки превратилась в мелкий ручеек и подобралась к белой футболке Сэма.
Жалко. Он был в ней очень трогательный и красивый.
Я хочу позвать. "Сэмми". Но язык словно парализован. Это не моё право. Не Сэмми. Сэм.
Поднимаю его руку к губам и целую грубые костяшки.
Холодно.
***Личные выводы из увиденного помноженного на двухсерийные мучения и беспросвет в эмоциях:
Мы с моей депрессией подумали, и она решила... что не надо нам смотреть десятый сезон.